Full Text

Первостепенными направлениями деятельности профессиональных врачей на российской службе в XVIII в. были борьба с эпидемиями/эпизоотиями и медицинское сопровождение походов армии и флота. Такие предприятия способствовали интенсивной территориальной мобильности врачей и легли в основу первых сочинений о болезнях Российской империи - специфике их возникновения, развития и лечения. В большинстве своем авторами таких текстов были иностранные и отечественные доктора с учеными степенями. Они обнаруживали пути проникновения болезней извне и их появления внутри империи, анализируя особенности локального ландшафта и условий жизни заболевшего населения. Однако корпус таких текстов, известных историографии, немногочислен. В результате функционирование медицинского знания в и о Российской империи остается малоизученной проблемой, в отличие от вопросов взаимодействия врачей и государственных администраторов или институционального развития медицинской деятельности [1-3]. В настоящей статье предпринята попытка выяснить, как конструировалось медицинское знание о территориях Российской империи XVIII в. на материале творческого наследия одного из приглашенных на российскую службу докторов медицины, прусского врача Иоганна Якоба Лерхе (1708-1780). Необычайно объемный корпус рукописей и опубликованных работ Лерхе ярко выделяет его среди современников. На протяжении почти 50 лет, с 1731 по 1780 г., он исполнял обязанности медицинского администратора и врача при госпитальных больных, военных и дипломатах, дослужившись до чина коллежского советника. Наряду с лечением эпидемических и локальных болезней в столичных городах, на территориях Прикаспийского региона, Слободской и Поднепровской Украины 55, Крыма, Финляндии, Молдавии и Валахии врач проводил регулярный сбор сведений о погоде, растительности, животных, минералах и жителях посещаемых им мест. Лерхе зафиксировал свои наблюдения в нескольких томах дневниковых записей 56. Однако свет (причем именно европейский, а не российский) увидели его переработанные записки о путешествиях и несколько академических очерков (метеорологических, геологических и ботанических) [4-7]. При этом сведения о болезнях в большинстве своем рассеяны по запискам о путешествиях и делопроизводственным бумагам Лерхе. Исключение составляет неизвестная историографии рукопись об «эндемических болезнях России и Персидских провинций» 57. Этот текст представляет собой описание 14 болезней, распространенных на той или иной территории Российской империи и ее приграничных областей. Такой формат изложения медицинских проблем России можно рассматривать как попытку медицинского «зонирования» империи наподобие ботанического и зоологического картографирования, попытки которого делали натуралисты XVIII в. [8, 9]. В корпусе известных на сегодня российских медицинских текстов XVIII в. этот пример остается уникальным. Близкие по жанру медико-топографические описания в России начали составляться только в конце XVIII в. и отличались большим сюжетным разнообразием и фокусировкой на локальной специфике, не подразумевающим генерализаций по империи в целом [10, 11]. Настоящая статья имеет целью на материале рукописи об эндемиях и других текстов Лерхе выявить, как создавалось медицинское знание о территориях Российской империи в XVIII в. Вначале анализируются формы работы прусского врача в рамках актуальных традиций медико-географических исследований: регулярные метеорологические наблюдения, изучение локальных особенностей физического ландшафта и жизни отдельных групп населения. Затем автор обращается к рукописи об эндемиях, определяя роль отдельных характеристик окружающей среды (воздух, вода, насекомые/паразиты) в конструировании локальности болезни и ее социального измерения. В заключение определяется специфика медицинских исследований Лерхе в Российской империи в контексте развития естественнонаучной мысли XVIII в. По аналогии с трудами натуралистов тексты Лерхе могут быть представлены как попытка первого обобщающего профессионального медицинского описания империи, в котором территориальные единицы определяются через взаимодействие болезни и особенностей окружающей среды. О воздухах, водах и местностях Российской империи и ее границ Значимой особенностью медицинской мысли раннего Нового времени стал пересмотр медицинских концепций, связанный с обращением к Гиппократову корпусу и особенно к выдвинутым в его текстах положениях о взаимосвязи состояния физического ландшафта и образа жизни отдельного человека с болезнями, как эпидемическими, так и эндемическими [12]. Актуализация и развитие этих идей были предприняты многими европейскими авторами, среди которых Т. Сиденгам, Б. Рамадзини, Д. Ланчизи, Л. Финке, Ф. Гофман. В целом положения Гиппократова корпуса оставались «базой» для быстрой характеристики локуса и его эндемических болезней путешествующими врачами (например, о болезнетворной опасности стоячих вод или низменностей). Новаторским было изучение экологических факторов и превентивных мер в отношении эпидемий. Было замечено, что возникновение и распространение эпидемий связано с наступлением/окончанием разных времен года и изменениями погодных условий. Это обусловило существенный рост интереса врачей к регулярным и систематизированным метеорологическим наблюдениям, посредством анализа которых предполагалось понять, как именно погода и климат влияют на болезни и здоровье. И. Я. Лерхе также проводил метеорологические наблюдения на протяжении большей части своей жизни, с 1728 по 1761 г. Записи о ветре, состоянии погоды и осадках, показателях барометра и термометра велись им в специальном журнале «Observationes Meteorologica» на немецком и латинском языках 58. Рукописи личных дневников и писем Лерхе иллюстрируют опыт его медицинской работы с собранными данными 59. Врач сопоставлял метеорологические данные со случаями сезонных болезней, что позволяло ему интерпретировать каузальные связи между вспышками заболеваний и состоянием окружающей среды. Так, в письме от 28 января 1762 г. Лерхе связал увеличение эпидемического кашля (от него пострадало слишком много людей, включая самого врача) с сильным морозом, стоявшим с начала зимы 60. А возникновение болезней, поразивших в январе 1767 г. Москву и Казань, врач отнес к затишью ветра на несколько зимних дней, отослав потенциального читателя к записям в своих «метеорологических наблюдениях» 61. Однако какой-либо работы, обобщающей наблюдения за погодными условиями и возникновением болезней, Лерхе не оставил. Единственным публичным свидетельством его регулярных наблюдений стала небольшая статья о метеорологической специфике малоизвестной Европе Астрахани, опубликованная в журнале Королевской Прусской академии наук в 1748 г. [5]. Если медико-метеорологические рассуждения Лерхе рассеяны по его дневниковым записям и посвящены в большей степени эпизодическим и массовым заболеваниям, то очерк о болезнях России и Персии систематизирует знания об эндемических болезнях - постоянных и локально специфичных. Этот документ хранится в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки, в фонде Якоба Штелина, мастера по устройству фейерверков, покровителя наук и ученого секретаря Императорской Академии наук. Документ состоит всего лишь из четырех листов текста, написанного каллиграфическим курсивом на латинском языке. В нем отсутствуют заголовок и какие-либо элементы метатекста. Вместо названия имеется лишь вступительная первая фраза: «Из эндемических болезней России, а также Персидских провинций известны следующие…» 62. За заголовком следуют 14 пунктов, посвященных отдельным нозологическим формам. Исходя из названных в тексте дат и биографии Лерхе, составлен он был не ранее 1764 г. Помимо общеупотребимых латинских нозологических наименований, Лерхе приводит и русскоязычные в транслитерированной форме, используя немецкоязычные нормы произношения (Tschetschui/Tschetschuinaja bolesn; Tschemer). Ниже приводится список этих болезней и территорий, которым они приписываются (порядок и конкретизация местностей согласно тексту Лерхе). 1. Цинга (приморские территории: Ингерманландия, Финляндия, Петербург, Кронштадт; прикаспийские территории: Астрахань, Кизляр, Тарки, «пустыня Нагайская»). 2. Перемежающиеся лихорадки (Петербург, Воронежская и Белгородская области, реки Дон и Северский Донец). 3. Острые заболевания с высыпаниями и высыпания без лихорадок (Астраханская, Кизлярская и Царицынская области). 4. Высыпания на коже (Персидские провинции у Каспийского моря). 5. Лихорадки однодневные и четырехдневные (Гилян, Гиркания, Решт). 6. Диареи и дизентерии (Гиркания, Ширван, река Кура, крепость Низовая). 7. Водяной рак (Астрахань). 8. Крымская болезнь (Астрахань). 9. Нитевидные черви (Астрахань). 10. Укусы скорпиона (Дербент, Баку). 11. Укусы тарантула (Баку, река Днепр, «пустыня и регион Запорожских казаков»). 12. Нарывы в форме карбункулов (Сибирь, река Иртыш). 13. Обморожения. 14. Чемер российский. Хотя повествование начинается с северо-запада империи (Ингерманландия, Финляндия, Петербург и Кронштадт), в центре внимания - окраинные, малоизвестные и пограничные регионы, включая локации уже за границами Российской империи (Астрахань, Слобожанщина, Кавказ, Сибирь). Практически все описанные места Лерхе посетил лично (за исключением разве что Сибири), что объясняет такую выборку территорий и столь серьезное внимание к южным провинциям. Примечательной особенностью очерка Лерхе «Из эндемий…» является предложенное в ней своеобразное территориально-нозологическое зонирование империи. Именно ареал распространения болезни (а не ее клиническая картина, например) является обязательным элементом в каждом описании, ключевым для отделения одной эндемии от другой (единственное исключение - обморожения, но косвенно можно догадаться, что речь идет о всероссийском феномене). В некоторых случаях предпринимается попытка определить заболевания через саму местность: так у Лерхе появляются болезни Персидская, Крымская и Российская. При этом текст не обнаруживает оригинальных медико-географических интерпретаций феноменов, а скорее воспроизводит представления, транслируемые текстами Гиппократова корпуса. Этиология, способы лечения, специфика клинической картины течения болезни описываются в процессе характеристики основных объектов наблюдения путешествующего врача: воздуха, воды и места распространения болезни. Воздух: жаркие климаты и дым от нефти Понятие воздуха в рукописи об эндемиях Лерхе употребляет единожды, говоря больше о климате. «Жарчайший» воздух чаще всего провоцирует «смертельные» лихорадки и самые разные высыпания на коже. Им характеризуются южные окраины империи: приволжские и донские территории и, конечно, весь Кавказ. «Холодный» воздух, причем даже во время морского плавания, напротив, играет положительную роль - с его помощью затвердевают и заживают следы экзем, измучивших участников российского посольства к шаху Надиру в 1747 г. во время их пребывания в области Гилян, на юге Каспийского моря. Таким образом, южные территории России обозначаются как особенно патогенные вследствие их «непривычного» климата, чем становятся похожими на враждебные с медицинской позиции тропические колонии европейских стран [13]. Хотя в рукописи не предполагалось описание эпидемий (за исключением сибирской язвы: предположительно, именно она имелась в виду при описании эндемической болезни, при которой возникают карбункулы), описание болезней жарких климатов заставляет автора актуализировать миазматическую теорию, широко распространенную среди врачей раннего Нового времени. Она основана на идее, что причиной заболевания является «дурной воздух» (греч. μίασμα, «загрязнение»), который испорчен путем гниения органической материи (в виде растительности, животных и человеческих тел) или через испарения стоячих или отравленных вод. Поэтому основными средствами преодоления эпидемий считались дезинфекция воздуха через его окуривание и вентиляцию, а также мытье помещений и вещей. Новое средство для обеззараживания воздуха от болезнетворных образований было обнаружено Лерхе в Баку, доказательством его медицинских свойств послужила все же эпидемическая болезнь - чума, вернее, ее отсутствие в самом городе при периодическом появлении в других близлежащих местах. Ссылаясь на мнение, скорее всего, местных жителей, Лерхе видит причину такого явления в запахе и дыме от нефти, которая в изобилии добывалась недалеко от города, на полуострове Апшерон, и использовалась как горючее для приготовления пищи. Подробно рассказывая о физических и медицинских свойствах нефти в своем травелоге, Лерхе сопоставил ее с веществами, которые также могут дымиться и обеззараживать ядовитый воздух: «Если она (чума.- Е. Л.) может происходить из воздуха, то несомненно, что он (воздух.- Е. Л.) может измениться и улучшиться через дым от нефти, которую здесь жгут в домах каждый день вместо дерева» [6, с. 44]. Такой вывод позволил Лерхе дать оценку городу с позиции государственного врача: несмотря на все негативные характеристики природного ландшафта Баку (какими обладал и весь жаркий регион Кавказа), «ни в каком другом месте из всех тех, которыми владела Россия, не был воздух более здоровым» [6, с. 44]. Примечательно, что это заключение было использовано врачом при составлении официальной рекомендации по превентивным мерам, разработанным для жителей окрестностей Москвы во время вспышки эпидемии в 1771 г. Нефть была представлена как альтернатива смоле или канифольному спирту, которые предлагалось жечь для обеззараживания воздуха 63. Вода: прибрежные лихорадки и болезнетворные организмы Качество воды анализируется Лерхе как основная причина цинги и разного рода лихорадок - перемежающихся в Слобожанщине, одно- и четырехдневных на южном побережье Каспийского моря. Возникновению цинги и лихорадок способствует стоячая, соленая, горькая и гнилая вода. В регионах Дона и Северского Донца патогенную среду создавали не воды, а берега рек - с меловыми скалами и болотами, образующимися после весеннего половодья. Именно они провоцировали, по предположению Лерхе, образование перемежающихся лихорадок, специфичных своими осложнениями в формах непроходимости внутренних органов, желтушности и водянки. В своих дневниках врач подробно рассказывал и о разливах Невы, и тем парадоксальнее его утверждение о редкости перемежающихся лихорадок в Санкт-Петербурге. Если в других областях империи «лихорадки плохого характера ослабляют жителей», то в столице «болеющие ими легко освобождаются от тех лихорадок, которые сюда добираются», чему способствует именно «хорошее качество нашей чистейшей воды Невы» 64. Прусский доктор на российской службе таким образом, можно предположить, формирует представление о безопасности столицы империи, оговаривая, что лихорадки приходят в столицу извне и легко переживаются горожанами. Плохой водой в колодцах обусловлены одно- и четырехдневные лихорадки на южном побережье Каспийского моря. Особенно отличился г. Решт, колодцы которого были наполнены живыми и мертвыми червями. Наряду с сильным жаром, они рассматривались как «несомненная причина» лихорадок, которые не оставляли приезжим шансов на выживание. Для добактериологической медицины наблюдение за путями воздействия на человека всего разнообразия ползающих и летающих тварей - внутриутробных паразитов, личинок мух в открытых ранах и насекомых - переносчиков болезней - оставалось важным в связи с идеей о заражениях посредством контагия, который пробовали объяснить через образы «невидимых мух» и «червячков». На протяжении службы Лерхе имел возможность наблюдать все три формы явного воздействия живых организмов на тело человека. Примечательно, что носителем единственной описанной в рукописи «Из эндемий…» паразитарной болезни (ришты) являлась уже отдельная этническая группа из неимперского географического ареала - бухарские и хивинские татары, часто съезжающиеся в Астрахань 65. Однако и эти паразиты, и черви из г. Ришты остаются локальным явлением и не подвергают опасности население в самой России: «Дождевые черви были тесно связаны со всеми болезнями, но постепенно пропали после нашего возвращения в Астрахань» 66. Местности: локальные болезни и медицинские ресурсы Представление о наилучшем лечении эндемической болезни локальными средствами обусловливало один из главных парадоксов колониальной медицины: ученые медики метрополий хотя и боролись с различного рода народными «целителями», но в то же время были вынуждены перенимать практикуемые аборигенами способы врачевания местных заболеваний [13]. Подобный опыт иллюстрируется описанием «единственной» эндемической болезни Астрахани, продолжавшейся с 1734 по 1764 г. Врач довольно много времени провел в городе в 30-е и 40-е годы и поддерживал контакты с ее жителями, так что болезнь он мог наблюдать лично и получать информацию о ней после отъезда. Неизвестность болезни иллюстрирует наименование ее вначале на русском языке, переданное транслитерацией Tschetschui/Tschetschuinaja bolesn. Этимология тут же объяснялась Лерхе через соответствующее локальное лечебное средство - Tschetschuinaja trawa, которую он идентифицировал с горцом перечным (Persicaria hydropiper). Саму же болезнь уже по ее клинической картине врач определил как вид водяного рака или номы (cancer aquaticus), гангренозного заболевания, сопровождающегося разрушением тканей лица. На фоне других нозологических описаний этот пункт примечателен подробными сведениями о «сильнодействующем» средстве от этой вначале «неизлечимой» болезни, которое выдумали местные женщины, смешавшие высушенные и перемолотые листья горца перечного с имбирем, кипрским купоросом и обожженной коркой арбуза (также весьма значимого «экзотического» и специфически астраханского открытия Лерхе по приезде в Россию). Уже позднее профессиональные хирурги создали соответствующую лекарственную формулу с пропорциями отдельных веществ, которые в большинстве своем были идентичны предложенным астраханскими женщинами. Утверждение наличия специфической локальной болезни поднимало вопрос о самой возможности адаптации к местности для приезжих людей. Эта проблема широко волновала современников и коллег Лерхе, пытавшихся понять возможности европейцев на колонизованных территориях [13]. Как в дневниках, так и в очерке об эндемиях Лерхе склоняется к положительному ответу: неоднократно подчеркивается, что эндемиям не подвержены местные жители, а сами болезни не переносятся на другие территории посредством путешественников (за исключением Крымской болезни, под которой, вероятнее всего, понимается парша у живущих в Астрахани татар и персов). Так, если российские солдаты продолжали по возвращении в Астрахань болеть кожной экземой, наименованной Персидской болезнью, они не заражали других людей и болезнь не приживалась в самой Астрахани. А бухарские и хивинские татары не передавали местным жителям приносимую с собой ришту. Таким образом, болезни окраин империи не опасны для остальных территорий, особенно для столицы,- подчеркивается в описании перемежающихся лихорадок. Однако нельзя не заметить, что в характеристике ареалов распространения болезней весьма мала доля антропологической составляющей - самого человека и социокультурных условий его проживания. Наряду с группой «приезжих», которые выделяются по признаку неадаптированности к локальному климату, болезням и средствам лечения, врач часто упоминает армию, которая становилась главным носителем большинства из описываемых эндемий. Единственное заболевание, обусловленное в значительной степени условиями жизни и трудовой деятельности,- это цинга. Хотя она особенно распространена «в местах, примыкающих к морю, в Ингерманландии, Финляндии; в некоторые годы случается здесь в Петербурге и Кронштадте», эта болезнь «бушует в основном среди людей нижнего сословия, моряков и военных, которые в большей степени подвержены работам и болезням климата, имеют питание низкой ценности, особенно во время постов в несколько недель» 67. Представление о цинге как болезни, связанной с низким социальным положением людей и жизни в неблагоприятных условиях, в частности во влажном, подземном и изолированном жилище вроде трюма, тюремной камеры или армейской землянки, были распространены среди европейских врачей. Это хорошо прослеживается по знаменитому «Трактату о цинге» Джеймса Линда, который обозначил подверженных болезни как «более бедный род бездействующих людей» (в рассказах о случаях цинги в армии болезнь действительно возникала во время отсутствия маршей и боевых действий), а условия их жизни - бедственными (англ. distressed circumstances) [14, с. 422]. В некотором смысле о «недугах» уже всей Российской империи говорит пункт об обморожениях, которые Лерхе не локализирует, однако считает возможным отнести к эндемиям (очевидно, уже всероссийским). Врач подчеркивает, что свойственны они именно пьянствующим, из которых многие теряют ноги и руки, а иногда жизнь. Как метеорологические дневники Лерхе, так и его сочинение об эндемических болезнях России и Персии - это уникальные документы среди текстов российских практикующих врачей XVIII в. Они же позволяют рассматривать деятельность врача как участника академических проектов раннего Нового времени, которые были направленны на упорядочение природных объектов. Вслед за натуралистами врачи XVIII в. также вырабатывали свой язык описания и систематизации болезней. Участие Лерхе в этом проекте совпало с процессом самого освоения территорий Российской империи, так что специфичность локальной клинической картины болезни и единственно соответствующая ей форма лечения позволяли давать медицинские характеристики регионам наряду с природными описаниями - климата, флоры, фауны. Так, по аналогии с ботаническими бинарными наименованиями, в рукописи «Из эндемий…» появляются болезни «Персидская», «Крымская», «Астраханская» и «Российская» - чемер (Tschemer ruthenis), женская болезнь живота и, по предположению Лерхе, симптом ипохондрии 68. В этом контексте медико-географические исследования Лерхе можно рассматривать как опыт медицинского описания и упорядочения российского пространства, ограниченного в большинстве своем маршрутами военных походов, сопровождение которых было одной из наиболее востребованных форм профессиональной медицинской деятельности в Российской империи XVIII в. Исследование поддержано Российским научным фондом (проект № 19-48-04110) и Немецким научно-исследовательским сообществом (DFG). Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов.

About the authors

E. A. Lisitsyna

The Ludwig Maximilians University of Munich

Email: elena.lisitsyna@lrz.uni-muenchen.de

References

Statistics