Full Text

В 1991—1992 гг. россияне получили заверение, что государство будет стимулировать развитие рыночных отношений в фармацевтической сфере и не станет вмешиваться в договорные отношения между производителями и потребителями лекарств. «Намечаемая к осуществлению в 1992 году реформа системы ценообразования на лекарства и изделия медицинского назначения предусматривает приведение оптовых и розничных цен в сбалансированное состояние с фактическими расходами на производство и реализацию указанной медицинской продукции и уровнем спроса и потребления на нее», — обещали коллективные авторы правительственных постановлений.
Однако удержаться в рамках этих обещаний Правительству не удалось — лекарства как товар не получили свободного обращения на российском рынке, а их цена определялась не только и не столько балансом спроса и предложения. На складывание рыночных отношений здесь повлияли особенности потребления лекарств.
Первая и главная особенность состояла в расщеплении функции потребителя. Например, в отношении госпитальных препаратов и рецептурных лекарств бесплатного отпуска для льготников складывалась совершенно уникальная по сравнению с другими отраслевыми рынками ситуация: решение о покупке товара принимало одно лицо (врач), потребляло этот товар — другое (пациент), а финансовые затраты при этом несла третья сторона — государство или фонды обязательного медицинского страхования. В такой ситуации спрос не зависел от цены, а государство оказывалось крайне заинтересованным в том, чтобы цена была как можно более низкой, и добивалось этого доступными ему административными и правовыми средствами. К тому же многочисленные письма россиян и статьи журналистов призывали Правительство выйти из позиции наблюдателя и вступить в борьбу с игроками рынка на стороне потребителей.
Вторая особенность заключалась в неэластичности спроса по цене, связанной с жизненной важностью лекарства для больного и невозможностью отсрочить прием многих из них в связи с ростом цен. Фармацевтические компании часто использовали это и, несмотря на конкуренцию, завышали цены на лекарственные средства.
Наконец, третья особенность фармацевтического рынка заключалась в наличии значительных внешних эффектов и высокой социально-политической значимости представленных на нем товаров. События 1992 г. наглядно продемонстрировали, что угрозы эпидемических вспышек, утраты политической стабильности и массовое социальное недовольство возникали намного раньше, чем появились хотя бы отдаленные признаки возможного установления какого-либо баланса спроса и предложения.
В этом контексте история ценообразования на российском фармацевтическом рынке хорошо укладывается в современные теории экономической социологии, и прежде всего в концепцию Хэррисона Уайта, полагавшего, что цены являются результатом переопределяемых конвенций и конструируются всеми игроками рынка, определяются его структурой [2, 3]. Механизм цен — это не только распределительная система, но и семантическая коммуникативная система наподобие языка, — поддержали его догадку когнитивные исследователи [4, 5]. Исходя из выдвинутой гипотезы, Уайт призывал эмпирических исследователей смотреть на цены как на социальное действие и искать в них социальные конструкции, функционирующие в соответствии с установленными правилами игры.
И российская история фармацевтического рынка 1990-х годов представляет собой релевантный для этого исследовательский кейс: во-первых, в силу неотрегулированности, неспрятанности, спонтанности отношений всех его игроков, а во-вторых, из-за его тщательной задокументированности и хорошей сохранности свидетельств в архиве Министерства здравоохранения и в медийных источниках. Дополнительная привилегия историков фармацевтического рынка сейчас состоит в наличии живых свидетелей, дающих показания и верифицирующих наши наблюдения и выводы о событиях 1990-х годов.
Партия игры с фиксированными ставками
Итак, 1993 г.: с каждым месяцем ситуация с лекарствами в России обострялась. Политики и чиновники говорили о ней с использованием предикатов «критическая» и «катастрофическая». Журналисты желтой прессы, не связанные честью мундира, нагнетали тревогу у читателей лингвистическими средствами. В унисон с ними, но с другими намерениями и в другом эмоциональном контексте, газета «Коммерсант» уверяла «новых богатых», что фармацевтический рынок перспективен, потому что «почти пуст» [6]. Страна действительно подошла к порогу лекарственного голода. К такому состоянию новый рынок лекарств привели в том числе проблемы, возникшие и оставшиеся нерешенными в 1992 г. Главной из них был системный кризис неплатежей в товаропроводящей цепочке. В 1993 г. он усилился вследствие роста цен на лекарства в условиях падения покупательной способности населения и ограниченности региональных бюджетов.
В кризисной ситуации виною подступавшего лекарственного голода представлялся «западный пришелец», т. е. рынок, и часть государственных управленцев затосковали по прелестям советской командно-распределительной системы. Вероятно, их было бы больше и они были бы активнее в требованиях вернуть фиксированные цены на лекарства, если бы для этого в бюджете были деньги и если бы это не противоречило общим политическим заявлениям ельцинского правления. Для того чтобы остановить или хотя бы затормозить (ограничить) товаризацию лекарств, надо было либо признаться в неуспешности экономических реформ, либо интерпретировать возврат как часть продуманной стратегии.
Собственно, само по себе вторжение государства в регулирование рыночных цен не является основанием для признания страны нерыночной. Ссылаясь на работы Макса Вебера, создатель первого учебника по социологии рынков В. В. Радаев уверял, что исторически все государства с рыночными обществами когда-либо были ограничителями рынков: например, регламентировали потребление определенных товаров во время войн и голода или не позволяли земле превратиться в товар, не предоставляли некоторым сословным группам возможности заниматься торговлей, ограничивали конкуренцию цехов и гильдий, удерживали государственную монополию на определенные товары и осуществляли общий контроль за рынками [7]. В таком повествовании ограничение цен представлялось временным или специфическим вариантом рыночного развития, а не отказом от него.
Развивая тезис о различиях рынков и эмпирическом подходе к ним, экономическая социология признает в том числе так называемые слабоденежные и безденежные рынки: «Обмен в таких случаях производится по фиксированным ставкам и свобода в установлении цен серьезным образом ограничена» [8]. Да, это сдерживает формирование «рыночного общества» (термин экономиста Карла Поланьи), но не останавливает его, и такое развитие национального рынка имеет право на существование. В этом отношении интервенция российского государства в формирование цен на лекарства могла интерпретироваться как социально желаемая и исторически допустимая.
С большими сомнениями в декабре 1992 г. Правительство приняло промежуточное решение, ставшее притчей во языцех, — Постановление № 970. Вопреки опасениям и ожиданиям участников рынка, в нем были зафиксированы не отпускные цены на лекарства, а предельные уровни рентабельности для производителей (поставщиков) лекарств (30% к их себестоимости) и для аптечных учреждений (50% для всей страны и 80% для районов Крайнего Севера к ценам производителей).
Ценовая игра Министерства
Э. А. Нечаев возглавил Министерство, когда Постановление уже вступило в действие. Занимаемая им должность не позволяла открыто критиковать решения Правительства, но министр был явно недоволен новыми правилами игры. Его позицию можно реконструировать по целому пулу официальных писем Нечаева и его заместителей к членам Правительства.
В феврале 1993 г., через 2 мес после вступления в должность, министр направил письмо В. С. Черномырдину с призывом обеспечить конституционное право граждан на бесплатную медицинскую помощь, добиться снижения заболеваемости и смертности населения, «сохранения генофонда» россиян и остановить полную потерю государственного управления отраслью. Среди прочего (приостановка приватизации аптек, аптечных складов и лечебных учреждений, повышение зарплат медицинским работникам, запрет на оказание платных медицинских услуг в бюджетных учреждениях здравоохранения) он требовал ввести «фиксированные цены на лекарства, медицинскую технику и изделия медицинского назначения на уровне оптово-закупочных цен, сложившихся на 1 января 1993 года». Разницу между фактическими затратами на их производство и закупку по импорту и фиксированными ценами министр предлагал возмещать за счет средств федерального бюджета. Видимо, Нечаеву его план представлялся реалистичным, и в марте он отправил Черномырдину еще и проект соответствующего Постановления. В этот текст он дополнительно включил предложение установить фиксированные цены на импортные препараты на 20—30% выше, чем на отечественные, а разницу между ними направить на возмещение убытков аптек.
В тот момент Правительство не поддержало министерской инициативы, но Нечаев продолжил добиваться этого. Подходящим поводом для нового обращения стало обострение в отношениях прокоммунистического Верховного Совета и правительственных реформаторов. 20 марта 1993 г. Б. Н. Ельцин, пытаясь склонить чашу весов на свою сторону, объявил о проведении Всенародного референдума в поддержку его курса экономических реформ. Для того чтобы получить необходимые голоса, он подписал несколько откровенно популистских указов. Один из них — «О неотложных мерах по обеспечению здоровья населения Российской Федерации». Его по поручению Ельцина срочно готовило Министерство здравоохранения.
Пользуясь моментом, Нечаев включил в проект Указа предписание Правительству разработать «предложения об установлении фиксированных цен на лекарственные средства, медицинскую технику и изделия медицинского назначения и порядка их компенсации». Наряду с этим он предлагал поднять расходы на охрану здоровья до 10% национального дохода, сделать Минздрав единственным государственным заказчиком по федеральным программам здравоохранения, сохранить существующий льготный дотационный коэффициент рублевого покрытия при закупках по импорту лекарственных средств и изделий медицинского назначения для государственных нужд.
Нечаевский проект, направленный на сворачивание фармацевтического рынка, вызвал решительный протест со стороны Верховного Совета. «Наш семидесятилетний опыт социального и экономического прожектерства должен был бы дать нам стойкий иммунитет против соблазна продолжать декларировать принципы, не увязанные с финансовыми ресурсами, необходимыми для их реализации, — писала в заключении на проект Указа председатель Комитета по охране здоровья Верховного Совета, бывший заместитель министра здравоохранения Б. А. Денисенко. — Даже прикидочный подсчет размеров возмещения разницы в ценах на производство и закупку только медикаментов ограниченного списка из числа жизненно необходимых свидетельствует… о полной бесперспективности и нереализуемости». Кроме того, по мнению Денисенко, введение фиксированных цен разрушит российскую фармпромышленность, усилит «черный рынок» лекарств и лекарственный голод. В ситуации кризиса власти левые и правые поменялись позициями: Верховный Совет стал ратовать за реформы и рыночные инструменты, а Ельцин — за возврат в социалистическое регулирование.
Президент все же подписал Указ, но он остался мертворожденным. Ни один его пункт не был реализован. Даже такие положения, как сохранение льготного дотационного коэффициента и предоставление Министерству здравоохранения прав единственного государственного заказчика по федеральным программам, не работали. Коэффициент уже к осени вырос с 0,3 до 0,9, а контракты на закупку импортных лекарств раз за разом успешно перехватывало, например, Министерство внешнеэкономических связей (МВЭС).
Нечаев негодовал и писал письма в Правительство, цитировал президентский указ. Так, в апреле 1993 г. он докладывал Черномырдину о том, что «на фоне сокращения государственных ассигнований на здравоохранение, валютные средства, поступающие по кредитным линиям, оказываются распыленными, оседают в различных фондах, учреждениях и организациях». Для подтверждения обвинения он указывал на МВЭС, которое назначило «Медснабсбытторг» и «Медтехснаб» государственными заказчиками по импорту в рамках реализации займа Международного банка реконструкции и развития для нужд здравоохранения. Ссылаясь на Указ Президента РФ от 20.04.1993 № 468, министр требовал предоставить Минздраву (по согласованию с МВЭС) право назначать специализированные предприятия для закупки импортных лекарств.
МВЭС не отреагировало на угрозы Нечаева и продолжило закупать лекарственные средства, минуя Минздрав. «Запланированные валютные ассигнования от экспорта природного газа в Турцию в сумме 24,5 млн долларов США по решению МВЭС РФ (А. Ю. Догаев) переданы для закупки медикаментов, сырья, субстанций и медоборудования В/О „Внешинторг“ и В/О „Техностройэкспорт“, — писал возмущенный министр, — без согласования, экспертной оценки и конъюнктурной проверки специалистами Минздрава — государственного заказчика закупаемой продукции».
Итак, вопреки президентским указам, ценообразование на лекарства продолжало определяться Постановлением № 970.
Ценовые сигналы для производителей
Экономический эффект от Постановления оказался разрушительным: введение ограничений на торговые надбавки нанесло удар по оборотным средствам фармацевтических предприятий и аптек. В ноябре 1993 г. Комитет по политике цен признал, что новые правила «усугубили существующий кризис неплатежей» и привели к «росту задолженностей аптечных учреждений и увеличению нереализованной продукции на складах фармацевтических предприятий». Полувозврат политической власти к советским экономическим рычагам лишил предприятия химико-фармацевтической промышленности возможности накапливать средства на развитие производства, научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы.
Особенно тяжело стало производителям иммунобиологических препаратов (вакцин, сывороток, диагностикумов). Они оказались в совершенно безвыходной ситуации. «Главной причиной (ступора.— Авт.) является отсутствие оборотных средств для закупки сырья, материалов, оборудования и запасных частей, — сообщали специалисты Комитета по политике цен. — Технологический цикл производства этих препаратов составляет от 6 до 9 месяцев и более. Учитывая темпы инфляции, опережающий рост цен за сырье, материалы и энергоносители, а также существующий порядок формирования цены по фактическим затратам прошлых периодов, предприятия заведомо обречены на невосполнимый дефицит (курсив наш. — Авт.) оборотных средств. Пополнить их за счет собственной прибыли предприятия не могут из-за установленной 30-процентной рентабельности».
Специалисты Минздрава солидаризовались с заключением Комитета. В письме на имя Председателя Правительства В. С. Черномырдина заместитель министра А. Д. Царегородцев описал механизм экономической ошибки: «В условиях постоянного роста цен на сырье, материалы и энергоресурсы, — писал он, — медицинской промышленности, единственной из всех отраслей промышленного производства, был установлен предельный уровень рентабельности, что при увеличении сроков оборачиваемости денежных средств привело к сокращению доли собственных оборотных средств. Попытки привлечь для их пополнения кредиты коммерческих банков вызвали сокращение ряда производств, с одной стороны, и рост цен, с другой».
В 1993 г. объем производства фармацевтической продукции отечественными заводами дотянулся только до уровня 63% относительно показателя 1991 г. [10].
При введенных правилах российские производители чувствовали себя связанными и были вынуждены сократить свое участие в игре. В несколько раз уменьшились объемы выпуска препаратов для лечения больных онкологическими и глазными болезнями, антибиотиков, болеутоляющих, жаропонижающих, противовоспалительных средств, препаратов для наркоза и местной анестезии (см. таблицу). Производственные мощности многих предприятий использовались лишь на 10—30%. До 60% рабочих и служащих были отправлены в бессрочные отпуска или уволились в поисках другой работы.
Аптечные цены
Что касается аптек, то они при новых правилах работали в убыток, так как предельная торговая надбавка покрывала их «издержки обращения» менее чем наполовину. А ведь о таком следствии Правительство было заранее предупреждено. Осенью 1992 г. глава «Фармимэкс» А. Д. Апазов представил правительственным чиновникам результаты работы экспертов-аналитиков из Института фармации и собственного Объединения. Это был обоснованный финансовый расчет величины розничной торговой надбавки, при которой аптеки могут остаться в рыночной игре, т. е. работать как самостоятельные хозяйственные объекты.
В результате волюнтаристски переписанных правил к середине 1993 г. объем оборотных средств в аптечной сети упал до 50% от фактической потребности [13]. Политическая власть воочию убедилась, что при введенных ограничениях подавляющее большинство региональных аптечных служб попадают за черту «критической финансовой ситуации» и/или оказываются в «предбанкротном состоянии». Об этом ежемесячно сообщали главы региональных администраций, руководители территориальных органов здравоохранения и «Фармаций». И почти в каждом письме или телеграмме содержалась их настоятельная просьба отменить Постановление № 970. В числе просителей была даже мэрия Санкт-Петербурга.
Межведомственная проверка состояния аптек в регионах, проведенная специалистами Минздрава, Минэкономики и Минфина в сентябре 1993 г., показала, что для вывода аптечной сети из кризиса неплатежей потребуется дотация из федерального бюджета в размере 150 млрд руб.. В 1992 г. дефицит оборотных средств в товаропроводящей системе был гораздо скромнее, что говорит об ухудшении общей ситуации в сфере обращения лекарств.
Рынок рождал не только структуры, но и рыночные отношения. Оказавшись на грани разорения, многие аптеки поменяли принципы работы: во-первых, сократили ресурсоемкие производственные отделы и сдали высвободившиеся площади в аренду, а во-вторых, стали продавать нелекарственную продукцию, на которую не было ограничений рентабельности (импортные грелки, очки, зубные пасты, косметику, детское питание и предметы ухода); в-третьих, устремились за импортными лекарствами, которые имели более короткий срок оборачиваемости и позволяли получить прибыль даже при низкой торговой наценке.
В интервью и мемуарах дистрибьюторов есть свидетельства того, насколько импортные лекарства были желанны для российских аптек. Олег Моисеенков припомнил, что первая партия лекарств на сумму в 200 тыс. долларов, вывезенных «Экохелпом» из Польши, была выкуплена почти на границе [14]. Создатель «Протека» Вадим Якунин рассказывал, что в тот год на реализацию первой партии лекарств, закупленных у «Гедеон Рихтер», он с компаньоном заложили три месяца. Неожиданно партия разошлась меньше чем за две недели [14]. В мемуарах В. Н. Перминовой есть рассказ о том, что в 1993—1994 гг. представители аптек сами приезжали к дистрибьюторам, выкупали лекарства и одаривали их подарками [15]. А генеральный директор Торгового дома «Лекарства России» рассказал показательную историю из своей практики: на одном из предприятий Санкт-Петербурга его сотрудникам удалось купить по очень низкой цене (в пределах 5 руб.) Раунатин, который другие коммерческие структуры предлагали аптекам по 500—700 рублей за упаковку. «И что же? — вспоминал А. Н. Узденников. — В течение полутора лет мы не смоги реализовать этот препарат — торговать им аптекам было экономически невыгодно, ибо они затрачивали много труда, а дохода получали очень мало. Так и пришлось в качестве гуманитарной помощи отправить всю партию в Киргизию» [16].
Кажется, действия всех начинающих рыночных игроков сыграли тогда против самого массового и неумелого участника — потребителя. Введенная система ценообразования привела к вымыванию с рынка дешевых российских лекарств. Они стали не выгодны ни производителям, ни продавцам.
Цены для потребителей
Вопреки надеждам реформаторов, новые правила не породили социального чуда, т. е. не облегчили доступность лекарств для потребителя. В апреле 1993 г. цены на них выросли по сравнению с 1991 г. в 130 раз: в том числе на психотропные средства — в 60 раз, на онкологические — в 50 раз, на сердечно-сосудистые — в 70 раз [17]. К концу года цены на медикаменты увеличились в 160—300 раз [18], т. е. социальная цель не была достигнута. Показатели удовлетворения потребности здравоохранения в лекарственных средствах снизились до 60% (28% составила доля российских препаратов и около 32% — импортные поставки), что, по оценке авторов Государственного доклада, означало наступление «критической ситуации с лекарственным обеспечением» [18]. Минздрав солидаризовался с этой оценкой.
Особенно остро дефицит переживался в стационарах, в распоряжении которых в среднем было около 30% необходимых им лекарств [18]. Врачам нечем было лечить пациентов. «Понимаете, — рассказывала нам бывший врач, ушедшая на работу в зарубежную фармкомпанию, — в 1993 г. я работала в лучшей московской клинике. У нас было 20 коек для самых тяжелых больных детей. Их привозили со всей России, особенно в кожное отделение. Их нужно было лечить, а в больнице была только зеленка и такая базисная мазь, к которой в принципе нужно примешивать лекарства, но примешивать было нечего. В то же время завотделением нам категорически запрещала посылать родителей покупать лекарства для детей. Представляете, ты лечишь шестимесячного ребенка в тяжелейшем состоянии, не имея ничего».
Информация о сгущавшемся лекарственном голоде не была секретной или неведомой для рыночных игроков. «Положение с обеспечением лечебных учреждений и населения лекарственными препаратами усугубляется сокращением поставок медикаментов в регион. По сравнению с прошлым годом объем поставок… снизился на 60—65%», — сообщал заместителю Председателя Правительства Ю. Ф. Яровому в августе 1993 г. генеральный директор Ассоциации экономического взаимодействия субъектов Российской Федерации «Сибирское соглашение». Эта организация объединяла тогда Алтайский и Красноярский края, Кемеровскую, Новосибирскую, Омскую, Томскую, Тюменскую области и Хакасскую автономную область. «Поставки импортных медикаментов сократились в пять-шесть раз, — телеграфировали в Москву регионалы, — цены на импортные препараты выросли до уровня мировых и сделали их совершенно недоступными». Диагностические возможности врачей стремительно скатились до уровня конца XIX в. Отменялись плановые операции. Многие больницы соглашались на госпитализацию пациентов с хроническими заболеваниями только при условии, что они принесут с собой необходимые для их случая препараты и средства гигиены.
В архиве Минздрава хранятся письма и телеграммы от руководителей регионов, докладывавших Правительству о катастрофе с оказанием медицинской помощи. «Лечебно-профилактические учреждения, в том числе служба скорой помощи, остались без жизненно необходимых лекарств, — сообщал, например, заместитель главы Администрации Ставропольского края А. А. Шиянов в письме заместителю Председателя Правительства В. Ф. Шумейко. — Практически полностью отсутствуют многие онкологические, психотропные, сердечно-сосудистые и другие лекарственные средства». Аналогичные сведения поступали от депутатов всех уровней, общественных и профессиональных организаций, а также от пациентов, умолявших власть спасти их жизни. «Глубокоуважаемый Президент. В третий раз обращаемся к Вам с мольбой о помощи, — писали от «имени тысячи больных с пересаженными органами» представители инициативной пациентской группы. — Наша жизнь зависит от лекарства циклоспорина (Сандиммуна) производства Швейцарии… Лекарства осталось на два дня, а затем мы обречены на смерть».
Правительственная и президентская почта 1992—1993 гг. наполнена подобными воззваниями к состраданию. Но в 1992 г. в письмах констатировался лишь факт дефицита лекарств, а в 1993 г. врачи и региональные власти сообщали уже о последствиях — росте заболеваемости и избыточной смертности.
Рыночный кризис
Как же трудно пришлось Э. А. Нечаеву, когда после прочтения доклада о состоянии фармрынка, сделанного руководителем Группы экспертов Президента РФ И. В. Нита и советником Президента РФ по вопросам семьи, материнства и детства Е. Ф. Лаховой, Б. Н. Ельцин поручил В. С. Черномырдину разобраться в ситуации (ноябрь 1993 г.). «Крайне обеспокоен состоянием дел с обеспечением населения медикаментами и лекарственными препаратами… — писал Президент на «бегунке» к описанию «Состояния медицинского обеспечения населения». — Указ Президента „О неотложных мерах по обеспечению здоровья населения Российской Федерации“ выполняется неудовлетворительно. Полагаю, — включил «железо» глава государства, — Правительство должно серьезно разобраться в сложившейся ситуации, принять необходимые меры, вплоть до наказания виновных».
Министр в своих оправданиях нажимал на факт хронического недофинансирования здравоохранения в целом и лекарственного обеспечения в частности. При этом он создавал кривое зеркало реальности. «В целом ситуация в стране с лекарственным обеспечением не столь трагична, — утешал он своего правительственного покровителя О. Н. Сосковца. — По данным руководителей здравоохранения и проведенных проверок многих территориальных образований России (Новгород, Нижний Новгород, Санкт-Петербург, Челябинск, Волгоград, Самара и др.) состояние обеспечения населения лекарствами удовлетворительное. Только за август—октябрь 1993 г. коммерческими структурами ввезено импортных препаратов на сумму почти 3 млрд долларов США (данная цифра не подтверждается документами Министерства. — Авт.). И это без учета ввоза на консигнационных началах… Обстановка в стране с обеспечением лекарственными средствами хотя и вызывает тревогу, но полностью контролируется и постепенно нормализуется». Видимо, информация о состоянии фармацевтической отрасли была настолько труднодоступной, неполной и асимметричной, что федеральный министр мог, не опасаясь разоблачений, ею манипулировать.
Под всесторонним давлением Правительство все же отменило действие злосчастного Постановления, но произошло это только в середине 1994 г.. К тому времени почти все участники рынка успели настрадаться.
Итог: в нашей реконструкции событий мы обнаружили парадоксальные вещи. Очевидно, что все впервые севшие за игровой стол участники фармрынка испытывали азарт, о чем свидетельствует эмоциональный заряд текстов не только журнальных статей, но и архивных протоколов. Все учились играть на новом для них пространстве, при этом каждый недоверчиво смотрел на соседей. Кейс России 1993 г. вскрывает ситуацию несовпадения интересов практически всех игроков, действующих от имени государства. Верховный Совет и Президентская команда по-разному смотрели на возможности обеспечения населения лекарствами и распределение бюджета, налогов и кредитов. Интересы государства трактовались различно на уровне ряда министерств, через которые шли закупки импортных лекарств. Наконец, конфликт интересов обнаружил себя внутри одного министерства — Министерства здравоохранения, структуры которого оказались в ситуации острой рыночной конкуренции.
Правительство поменяло правила игры на рынке, как только она началась. Судя по всему, это решение было воспринято остальными участниками как интервенция (участники наших интервью называли ее «черный лебедь»), и она породила сбои: все стали играть друг против друга и выигрыш не достался никому. Правительство намеревалось усилить отечественную промышленность и сделать доступными лекарства для населения, но своими действиями разорило ее и усугубило дефицит. Министр хотел диктовать правила для рынка и вывести из игры конкурентов, но добился лишь того, что конкурентов стало много и разных. Отечественные производители ждали игры в поддавки с Правительством (патерналистской политики) и неожиданно обрели в его лице жесткого ограничителя. Главы торговых государственных объединений хотели оставаться посредниками государства, но вынужденно стали частным бизнесом. Региональные власти ждали бесплатных лекарств из центра, но не дождались и были вынуждены потратить на них собственные бюджеты. Покупатели хотели снижения цен и доступности лекарств, но получили еще более дорогие препараты. И только зарубежные производители фармпродукции в этой партии, безусловно, выиграли.
И еще одно наблюдение другого рода: проверяя инструментальные возможности социологической теории рыночных цен, мы убедились, что история российского ценообразования на лекарства — хорошая призма для изучения отношений между государством (заказчиком и регулятором) и производителями лекарств, дистрибьюторами, аптеками, потребителями (в том числе пациентскими организациями) и экспертами (врачами, социологами, экономистами, журналистами). При этом наше историческое исследование выявило ограничения в этой теоретической конструкции. Из нее логически вытекало, что усиление власти государства должно вести к подавлению интересов других игроков, т. е. снижению саморегулируемости рынка, а ослабленное государство, в свою очередь, не сможет играть на стороне потребителя, т. е. осуществлять социальную защиту населения, в том числе от притязаний фармбизнеса. Однако российская история дает эксклюзивный пример: ослабленное политической борьбой и финансовыми дефицитами правительство Ельцина не было последовательным и ради самосохранения возвращалось к практикам социалистического популизма и идеи «ареста», т. е. фиксации цен на лекарства. Таким образом ослабленное государство жестко пеленало только что родившийся рынок, откликаясь на требования и желания своих постсоветских истощенных граждан.

About the authors

V G Ignatiev

Email: ig_vas@mail.ru

S N Zatravkin

Author for correspondence.
Email: zatravkine@mail.ru

E A Vishlenkova

Email: evishlenkova@mail.ru

References

Statistics

Cited-By