Full Text

Введение
Национальные интересы, связанные с повышением рождаемости, продолжительности жизни и здоровья граждан, отраженные в национальных программах развития нашей страны, являются ориентацией на результат эффективных самосохранительных стратегий населения, что позволяет говорить о необходимости направленного воздействия на формирование оптимальных ценностных установок, моделей поведения и жизненных планов в периметре субъективного здоровьесбережения граждан. Создание таких патернов прежде всего требуется и более вероятно для молодежи, что подтверждает увеличение количества и масштаба мероприятий социальных политик (в том числе молодежной политики) в данном направлении. Прежде всего такие мероприятия связаны с формированием установок на здоровый образ жизни (ЗОЖ), на регулярные занятия физкультурой и спортом, проведение профилактических мероприятий в отношении вредных привычек, а также направлены на конструирование норм превентивного реагирования на возможные риски в отношении здоровья (профилактические медицинские осмотры, ранняя диагностика социальных заболеваний, информированность о первых симптомах заболеваний, медицинская грамотность).
По нашему убеждению, важным фактором ориентации на эффективные самосохранительные стратегии можно считать жизненные планы молодежи на долголетие: формирование долгосрочного горизонта планирования определяет более протяженную жизненную перспективу и бережное отношение к одному из гланых ресурсов для осуществления такого плана — состоянию здоровья. Желание вести активный образ жизни в преклонном возрасте побуждает к возникновению привычек относительно ЗОЖ, выбору активного досуга, физической культуры и спорта как формы времяпрепровождения. Формирование у молодежи установок на долголетие — сложная задача с многофакторным спектром воздействия на ее решение. Так, по нашему мнению, недостаточно трансформировать влияние социализационных институтов и организовать меропрития, репродуцирующие соответствующие ценности в молодом возрасте. Цель, связанная с долголетием, должна стать привлекательной, в том числе в связи с трансляцией позитивного примера среди населения старшего возраста, что возможно только при поддержке социальной политики государства и изменения парадигмы медицинского обслуживания с «обеспечения и поддержания здоровья» на «здоровьеохранение».
Самосохранительные стратегии молодежи вызывают интерес со стороны отечественных социологов и часто являются предметом исследования. Как правило, социологи ориентруются на вопросы, каких установок придерживается молодежь в реализации самосохранительных стратегий, прежде всего по отношению к ЗОЖ [1—3], какое самосохранительное поведение демонстрирует [4], в том числе в возрастной динамике и поколенческой стратификации [5]. Есть работы, рассматривающие самосохранительные стратегии в контексте всей системы жизненных стратегий, что позволяет увидеть самосохранительные паттерны в общем социальном портрете молодежи [6], установить причинно-следственные связи между разными социальными сферами жизненного планирования.
Бифуркационным моментом в формировании системы жизненных ценностей, в том числе ценностей здоровья и ЗОЖ, стал период пандемии. Его влияние исследователи отмечают как в части формирования новых установок, навыков, привычек молодежи [7, 8], так и относительно увеличения ценности здоровья и самосохранительного поведения вообще [9].
В контексте связи самосохранительного поведения с национальными проектами, например таким, как «Демография», где акценты сделаны в том числе на семью и рождение детей, исследователи обращают внимание и на связь самосохранительных стратегий с репродуктивными установками, брачным поведением молодежи. Так, Т. К. Ростовская и Е. Н. Васильева, выбирая в качестве объекта исследования студенческие семьи, анализируют брачные, репродуктивные и самосохранительные стратегии членов студенческих семей и приходят к выводам, что «в некоторых случаях родители членов молодых студенческих семей формируют установки молодежи на отложенное родительство, передают отрицательное отношение к пожилому возрасту и повышению продолжительности жизни, что негативно влияет на стратегии самосохранительного поведения молодых людей» [10, с. 74], тем самым поднимая проблему социализации через институт родительской семьи в отношении матримониальных самосохранительных стратегий. Связь самосохранительных и репродуктивных установок студенческой молодежи подчеркивается и в междисциплинарном исследовании А. И. Малышкиной и соавт. [11].
В условиях реализации национальных проектов «Здравоохранение» и «Экология» становятся актуальными исследования, посвященные оценке и самооценке состояния здоровья молодежи [12, 13], а также работы, акцентирующие внимание на подготовке специалистов, ориентированных на ценности здоровьесбережения в своей последующей деятельности, это касается, например, работников сферы социальной защиты [14].
Отдельно можно выделить исследования, в которых молодежь оценивает эффективность предлагаемых мероприятий молодежной политики, в том числе в области самосохранительного поведения и здоровьесбережения молодежи. В данных работах удается увидеть проблемы информированности, вовлеченности молодых людей в такие мероприятия, получить обратную связь о существующих проблемах с точки зрения молодежи [15].
Учитывая научный и исследовательский дискурс по проблеме, авторы статьи ставят своей целью проанализировать ключевые диспозиции и жизеннные планы молодежи в контексте самосохранительных стратегий как результата и ресурса национальных проектов и уточнить влияние стратификационных факторов на возможность их реализации для региональной молодежи.
Материалы и методы
Для реализации цели статьи были использованы материалы мониторинга социальных стратегий молодежи, который Международный центр социологических исследований НИУ «Белгородский государственный национальный исследовательский университет» (БелГУ) осуществляет с 2018 г. на территории Белгородской области. В статье предложены результаты последней волны онлайн-опроса, проведенной в ноябре 2023 г., респондентами стала региональная молодежь (N=5881), выборка квотная по отношению к полу, возрасту, типу поселения и территории проживания. Для раскрытия темы статьи использован блок исследования, посвященный самосохранительным стратегиям (для рассмотрения динамики в этом вопросе можно ознакомится со статьей И. С. Шаповаловой, где даны результаты мониторинга за 2020 г. [16]).
Дополнительными стратификационными признаками в исследовании выступали группы молодежи (учащаяся, студенческая и работающая), а также экономический статус молодежи и их семей (распределение по группам дохода от низкого — использовалась группа с доходом ниже среднего, поскольку количество респондентов в группе с низким доходом было не репрезентативно, — до высокого). Пилотажные исследования диагностических материалов проходили на основе опроса будущих респондентов (региональной молодежи, N=40), которые проверили доступность для понимания предлагаемых вопросов, а также экспертной оценки со стороны социологов-исследователей, социологов-методологов, представителей органов государственной власти и органов управления молодежной политики, заинтересованных в получении результатов мониторинга (N=8). Набор выборки осуществляли через рекрутинг на основе технического задания (количество рекрутеров превысило 250 человек, что позволило соблюсти территориальную представленность молодежи в условиях сложной ситуации приграничного региона).
Несмотря на то что исследование выполнено на одном регионе, есть возможность восприятия его результатов как системных: Белгородская область, с одной стороны, является развитым регионом с высоким уровнем жизни, с другой — находится в трудной ситуации прифронтовой действительности; возможности и риски территории выравнивают результаты исследования молодежи по отношению к другим регионам. Достоверность результатов также обеспечена репрезентативной и валидной выборкой, методикой проведения, позволившей получить доступ к молодежи даже в труднодоступных районах области.
Результаты исследования
Самосохранительные стратегии молодежи показывают нам перспективу возможного изменения демографических показателей и одновременно динамику отношения молодежи не только к продолжительности жизни, но и к ее качеству. В исследовании была использована типология, позволившая разделить молодых людей по отношению к своему здоровью на четыре основных типа: сознательный (воспринимающий здоровье как ценность и важный ресурс, осуществляющий целенаправленные действия по его сбережению), осознающий (понимающий ценность здоровья и старающийся относиться к нему бережно), перспективный (воспринимающий здоровье как неисчерпаемый ресурс и откладывающий внимание к нему на более поздние сроки, в связи с молодым возрастом в том числе), не сознательный (не воспринимающий здоровье как нечто важное и жизнеоопределяющее, ведущий часто нездоровый образ жизни, без заботы о своем здоровье). Так, к типам, отличающимся установками на ЗОЖ и внимательным отношением к своему здоровью (сознательный и осознающий типы), относятся 81,8% молодежи; типы, не отличающиеся бережным отношением к ресурсу своего здоровья, составляют 18,2%, в том числе открыто признаются в нецелесообразном расходовании этого ресурса 4,7%.
Рассматривая 3-летнюю динамику изменения диспозиций по отношению к своему здоровью среди молодежи, можно сказать, что внимание к программам его сохранения и сбережения, аткуализированное в период пандемии, а также ориентир на приобщение молодежи к физической культуре и спорту, открытие и поддержка соответствующей инфраструктуры по регионам дали значимый рост группы молодежи осознанного типа (с 21,3% в 2021 г. до 33,8% в 2023 г.), определили уменьшение групп, относящихся к перспективному типу (с 17,7 до 13,6%) и неосознанному типу (с 7,2 до 4,7%).
Стратификация молодежных групп относительно данной типологии показывает, что среди учащейся молодежи незначительно превалирует по отношению к другим группам сознательный тип (рис. 1), что может быть обусловлено большим вниманием к данному вопросу со стороны школьной системы в плане образования и воспитания. Среди работающей молодежи чаще, чем в других группах опрошенных, встречается перспективный тип, а также более характерен, чем для других групп, несознательный тип поведения. Скорее всего, в данный возрастной период внимание направлено на профессиональную сферу, превалирует интерес к карьерным стратегиям, стратегии самосохранения откладываются на более поздний срок. В целом ориентация на здоровье для учащейся молодежи составляет 84,6%, для студенческой — 81,5%, для работающей — 76,8%.
Молодежь среднего города (размер населения такого города составляет от 100 тыс. до 1 млн человек) дает преимущественный по отношению к другим группам сознательный тип, в сельской же местности значительно превалирует осознающий (рис. 2), что может указывать на некоторый дефицит ресурсной базы в реализации самосохранительных стратегий для молодежи (например, относительно спортивной инфраструктуры), когда сельская молодежь, формируя установки на ЗОЖ, не может реализовать их на практике. В целом для молодежи сельских поселений установка на здоровье составляет 82,0%, для малых городов (размер населения такого города составляет до 100 тыс. человек) — 81,0%, для средних городов — 82,2%. Отсутствие выраженной разницы в показателях демонстрирует выравненные условия социализации и формирования изначальных установок в самосохранительных ориентирах для молодежи разных поселений.
Среди разных экономических групп ориентация на активное сохранение здоровья более всего выражена у молодежи с высоким уровнем экономического благополучия, все формы неэффективного самосохранения более всего представлены для группы с низким уровнем экономического дохода (рис. 3). Такая явная стратификация указывает не только на большую ресурсную обеспеченность экономически благополучных групп в плане реализации самосохранительных стратегий, но и на явно выраженный акцент в формировании ценностей в период ранней социализации (в семье), когда здоровье рассматривается как ресурс благополучия, а также в качестве социальной черты финансово обеспеченных и успешных людей. Можно также говорить о «социальной моде» для обеспеченной молодежи. Безусловно, ресурсный дефицит может накладывать отпечаток на набор и изменение установок для молодых людей, чьи семьи не так обеспечены финансово, но разница в распределении типов однозначно подчеркивает вероятность целенаправленного формирования ценности здоровья в обеспеченных семьях и отсутствие должного внимания к этой теме в семьях с невысоким экономическим статусом.
В рамках реализации молодежной политики большое количество программ и проектов посвящено приобщению молодежи к спорту, лозунг «О, спорт, ты — жизнь!» стал практически повсеместным. Была составлена карта спортивного вовлечения молодежи, где на первом месте стоят фитнес, волейбол, плавание, что скорее подчеркивает не столько вовлеченность молодежи в спорт, сколько приобщение к физической культуре.
По своей вовлеченности, интенсивности и периодичности занятий спортом и физической культурой молодежь четко разделилась на группы (рис. 4). Больше всего тех, кто старается систематически заниматься физической культурой, но это получается не всегда (27,6%). Достаточно представлена группа тех, кто регулярно занимается спортом (23,8%). Профессионально вовлеченных в спорт чуть менее 20%. Случайная вовлеченность характерна для 14,6%, группа не занимающихся спортом совокупно составляет 15,4%. Можно считать такое распределение относительно положительным — молодежь, не ориентированная на вовлечение в физическую культуру и спорт, составляет не более 30%, что при установлении целевых ориентров для молодежной политики можно считать точкой начала в реализации тематических проектов. Можно прогнозировать, экстраполируя динамику, что в 2024 г. мониторинг покажет не более 25% в данной группе, а к 2025 г. в ней останется только 20%, что практически соответствует закону нормального распределения (как в математическом, так и в социальном плане).
В самосохранительных стратегиях молодежи также стоит отметить важные жизненные выборы, свидетельствующие о возможности реализации целей национальных проектов и изменении самосохранительного менталитета (мышления, установок, ориентиров, ценностей, представлений). Так, обязательным в дальнейшем для 62,2% молодежи становится неупотребление табака и других вредных веществ, для 61,6% — занятия спортом (в 2022 г. таких было 51%), для 58,7% — отказ от алкоголя. Важным и обязательным ориентиром для половины опрошенных становятся и превентивные самосохранительные практики (контроль собственного здоровья, здоровое питание; рис. 5). Возрастание осознанности в самосохранительных практиках выводит молодежь на новые уровни целей: появляется потенциал спортивного волонтерства, который составляет 34,3% (в 2022 г. было 28%). Это может быть использовано в проектах и мероприятиях молодежной политики регионов, связанных с повышением интереса к спорту среди молодежи и детей (и населения иных возрастов), развитии параспорта, реабилитации и абилитации граждан (в том числе бывших военнослужащих). В целом самосохранительные практики стоят в жизненных планах как минимум 50% молодых людей на обязательной позиции (кроме спортивного волонтерства), что показывает включение их в пространства жизненного планирования, наряду с карьерными, образовательными, семейными и экономическими стратегиями.
Перспектива жизненного рубежа (возраста жизни) является сложным индикатором не только субъективного ощущения желания жить и жить полноценно, но и косвенной оценки качества жизни возрастного окружения, оценки возможностей и условий для полноценной жизни в преклонном возрасте. Возрастные рубежи дожития, которые были зафиксированы в 2023 г., показали возрастающую динамику горизонта жизненного планирования среди молодежи — большая часть молодых людей ориентируется на 70-летний рубеж (53,6%, в 2022 г. было 49%) и 80-летний (46,5%, было 43,4%). К 90 и 100 годам стремятся только 40,87 и 36,5% (было 37,3 и 33,1%). Интересным в исследовательском плане можно считать тот факт, что для молодых мужчин каждый рубеж дожития получает значительно больший показатель в выборе варианта «обязательно», чем для девушек (разница составляет примерно 5% в случае 70 и 80 лет, почти 7% в случае 90 лет и почти 8% в случае 100 лет). Такой гендерный дисбаланс показывает большую заинтересованность в жизни для мужчин, возможно больший волевой компонент, но одновременно, скорее всего, говорит о более сложном «райдере» дожития для женщин — вопросы внешности, молодости для женского населения являются важным критерием принятия решений и определения возрастных перспектив, интересных для реализации.
Также мы наблюдаем более весомую ориентацию на высокие рубежи жизни для молодежи средних городов, по отношению к малым городам и сельским поселениям, что показывает заинтересованность в жизни в целом и возможность сохранить свое здоровье для сохранения качества жизни. Но большее неравенство возможностей в этом вопросе показывает распределение в желаниях дожития между группами молодежи, относящимися к разному социальному статусу, — ощутимый разрыв в ориентации на высокую продолжительность жизни среди молодых людей с высоким и с низким уровнем материального благополучия действительно впечатляет: для 70 лет в ответах «обязательно» такой разрыв составляет более 23%, для остальных возрастов — 20—21%. Промежуточные группы демонстрируют нисходящую динамику, устанавливая однозначную закономерность: чем ниже материальное благополучие молодежи, тем ниже их планируемый горизонт жизни.
Обсуждение
Рассматривая полученные результаты в контексте существующего научного дискурса, хочется отметить прежде всего то, что исследования подобного рода трудно соотносимы с зарубежным опытом — затруднительно найти в международной научной периодике данные о самосохранительных стратегиях молодежи в контексте прогноза жизненных выборов, отношения к своему здоровью, научные интересы здесь более конкретны, направлены на практическую проблему, связанную, как правило, с объективным, действующим фактором и демонстрацией реакции молодежи на него (или установление определенной каузальной зависимости между состоянием и поведением молодежи и конкретной ситуацией). Например, проблема суицида в период пандемии среди молодежи [17], демографические показатели в группе ВИЧ-инфицированной молодежи [18], очень конкретная ситуация и исследование, посвященное изучению факторов риска для психического здоровья и прогнозированию употребления психоактивных веществ среди молодежи коренных народов, находящихся на домашнем уходе [19], — таких исследований с максимально точечной проблематикой достаточно много в данном направлении [20, 21].
Можно сделать вывод, что разница научных интересов между российскими и зарубежными учеными состоит в восприятии самого понятия «самосохранение», что предполагает для российского научного сообщества выбор исследовательских концепций, связанных, как правило, с более широкой проблемной ситуацией и возможностью прогноза, в то время как зарубежные ученые скорее выходят на социальные технологии, практики социальной защиты и медицинскую (или иную) статистику, что предопределяет междисциплинарность контента. В каждой научной позиции, безусловно, есть положительные и отрицательные моменты, но отчественные исследования позволяют выйти на определенную динамику системных показателей относительно культуры самосохранительного поведения молодежи, установить поколенческие тренды и динамические тенденции.
Рассматривая полученные результаты в контексте существующих исследований, стоит подчеркнуть, что в самосохранительных стратегиях молодежи разных регионов есть различительные моменты, на наш взгляд, связаны они не только со временем проведения исследования, с их методикой и целями, но и с региональной ситуацией, которую определяет и молодежная политика территории. Акцент на самосохранении, который был сделан, например, в Белгородской области, показал свои результаты в виде положительной динамики типов, ориентированных на здоровьесбережение и эффективное самосохранительное поведение, на рост числа молодых людей, ориентированных на высокую продолжительность жизни, на выбор положительных самосохранительных практик как обязательных элементов жизнедеятельности. Динамика отмечена нами и в количестве молодежи, заинтересованной и вовлеченной в мероприятия физической культуры и спорта.
Стоит сказать о каузальном влиянии друг на друга всех социальных стратегий, которое можно считать взаимным. Более эффективные выборы (с позиции национальных приоритетов, идей, интересов) в одних социальных стратегиях ведут к эффективным выборам, в других, например, молодежь, ориентированная на традиционные семейные ценности, имеющая обязательные выборы по вступлению в брак, рождению большого количества детей, как правило, чаще других показывает обязательные выборы по типам, ориентированным на эффективные самосохранительные практики, она чаще вовлечена в спорт, готова к спортивному волонтерству. Молодежь, эффективная с позиции самосохранительных стратегий, чаще выбирает активный досуг (досуговые стратегии), участвует в обществнных мероприятиях (общественные стратегии), стремится к самореализации (самореализационные стратегии). Таким образом, целенаправленно воздействуя или поддерживая определенные стратегии молодежи, регион получает синергическое приращение социальной эффективности по всем остальным важным акцентам в жизненных приоритетах молодых людей, тем самым повышая перспективное качество регионального человеческого капитала, фундамент будущего регионального развития.
Заключение
Подводя итог исследованию самосохранительных установок и жизненных выборов молодежи, мы видим положительную динамику по важным показателям как фундаментального отношения к самосохранению (ценностям здоровья и жизни), так и по жизненным планам и ориентирам в реализации самосохранительных стратегий. Такая динамика обусловлена сложным сочетанием факторов социального характера (общий портрет ведущего поколения молодежи — поколения Z, для которого характерно внимание к своему здоровью, увеличению продолжительности жизни и необходимость сохранять ее качество на более долгий период) и управленческого (национальные проекты, входящие в них программы и мероприятия, создание инфраструктуры здоровьесохранения и сбережения, региональные акценты, внимание со стороны государственной молодежной политики).
Одновременно можно говорить об обратной возрастной динамике показателей по отношению к здоровью, обусловленной отложенным вниманием к нему и повышенным вниманием к реализации жизненных планов других стратегий (карьера, финансы, семья, досуг, самореализация).
Влияние стратификационных факторов в вопросах определения и реализации самосохранительных стратегий показало наличие и воспроизводство определенного неравенства — оно сохраняется в отношении молодежи сельских поселений, имеющих меньше возможностей и ресурсов для его сохранения, и очевидно в отношении групп молодежи с различным экономическим доходом. Такая ситуация актуализирует поиск путей преодоления этого неравенства, создания пространства равных возможностей для молодежи России. Понимание важности данного вопроса в контексте национального будущего, которое раскрывается в том числе через достижение запланированных результатов национальных программ, проектов и идей, даст возможность предложить дополнительные меры поддержки молодежи в реализации их самосохранительных стратегий.

Статья подготовлена при финансовой поддержке государственного задания FZWG-2023-0016, тема «Жизненные стратегии молодежи в условиях геополитической трансформации российского пространства».

About the authors

I S Shapovalova

Author for correspondence.
Email: shapovalova@bsu.edu.ru

O V Kovalchuk

Email: kovalchuk@bsu.edu.ru

References

Statistics

Cited-By